Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни
женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
Неточные совпадения
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их
ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных
женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две
ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
Вместо Ивиных за ливрейной рукой, отворившей дверь, показались две особы
женского пола: одна — большая, в синем салопе с собольим воротником, другая — маленькая, вся закутанная в зеленую шаль, из-под которой виднелись только маленькие
ножки в меховых ботинках.
Белоярцев сейчас же усики по губке расправил и
ножки засучил, как зеленый кузнечик: «мы, дескать, насчет девочки всегда как должно; потому
женский пол наипаче перед всем принадлежит свободному художеству».
Но грации от этого в нем не убавилось, той своеобразно-семинарской грации, которая выражалась в том, что он, во время разговора, в знак сочувствия, поматывал направо и налево головой, устроивал рот сердечком, когда хотел что-нибудь сказать приятное, и приближался к лицам
женского пола не иначе, как бочком и семеня
ножками.
— Прежде, — продолжал Петр Михайлыч, — для поэзии брали предметы как-то возвышеннее: Державин, например, писал оду «Бог», воспевал императрицу, героев, их подвиги, а нынче дались эти
женские глазки да
ножки… Помилуйте, что это такое?
— Да ведь это, позвольте вам доложить, сударыня, ведь и ребенок тоже от чего-нибудь тоже бывает, а не так же. Нешто теперь, по хозяевам столько лет живши и на эдакую
женскую жизнь по купечеству глядючи, мы тоже не понимаем? Песня поется: «без мила дружка обуяла грусть-тоска», и эта тоска, доложу вам, Катерина Ильвовна, собственному моему сердцу столь, могу сказать, чувствительна, что вот взял бы я его вырезал булатным ножом из моей груди и бросил бы к вашим
ножкам. И легче, сто раз легче бы мне тогда было…
Дверцы отворились, одна за другой с шумом попадали ступеньки, зашумело
женское платье, в затхлую карету ворвался запах жасминных духов, быстрые
ножки взбежали по ступенькам, и Анна Федоровна, задев полой распахнувшегося салопа по ноге графа, молча, но тяжело дыша, опустилась на сиденье подле него.
Эта улица вела к
женской гимназии, и по утрам, в девятом часу, по ней проходило много гимназисток; и первый он почтительно и серьезно кланялся девочкам, самым маленьким из них, у которых были коротенькие по колена коричневые платьица, тоненькие
ножки и огромные ранцы, и они конфузливо отвечали.
Внутри келий не было так приглядно и нарядно, как в
женских скитах: большие, тяжелые столы, широкие лавки на толстых, в целое бревно,
ножках, изразцовые печи и деревянные столярной работы божницы в углах — вот и все внутреннее убранство.
Копии с Нефовской Наяды и с двух его же нимф, мясистая вакханка под тенью винограда, французские гравюры, изображающие Фанни Эльслер, двух наездниц и еще что-то в этом же роде; наконец, две или три большие фотографии балетных танцовщиц с задранными
ножками показывали, что сей почтенный старец ценит искусство, пластику и может претендовать на репутацию ценителя
женской красоты, а целый ряд портретов Императорского Дома, начиная с Петра Первого, убеждал всех и каждого в его благонамеренности и добрых верноподданнических чувствах.
Раз проехал мнимый ямщик под самыми окнами Мариорицы и мимо маленького дворцового подъезда. Какая досада! никого не видно. В другой, объехав две-три улицы и возвращаясь опять к крыльцу, как бы очарованному для него, он заметил издали мелькнувшие из сеней головы. Ближе — нельзя сомневаться: это головы
женские. На лестнице, сошедшей в улицу, захрустел снег под
ножками; хрустнуло и сердце у Волынского. Сильною рукою замедляет он шаг коней.
За столом, подле Паткуля, сидели с одной стороны хозяйка, с другой Аделаида Горнгаузен. Последняя, видимо, искала этого почетного места. Победив свою сентиментальную робость, она решилась во что бы ни стало вручить своему соседу роковое послание, потому что начинало смеркаться и день ускользал, может быть, с ее счастием. Паткуль заметил ее особенное к нему внимание, слышал даже, что его легонько толкало
женское колено, что на ногу его наступила
ножка.
Снежок по стеклу шуршит. Барышня, поди,
ножки моет, — дело
женское. Ну и хрен, думает, с ней. И не таких взнуздывали.
— Ах-ах! Совсем из памяти вон. Портниха ж меня там в будуварном покое дожидается!.. Делов столько, что почесаться некогда. Вы уж, солдатик, посидите, ручки-ножки поразомните, а я там мигом по своей
женской части управлюсь. Орешков ли пока не желаете погрызть, только на паркет не сорите.